\documentclass[DIV=12,%
BCOR=10mm,%
headinclude=false,%
footinclude=false,%
fontsize=11pt,%
twoside,%
paper=a4]%
{scrartcl}
\usepackage{microtype}
\usepackage{graphicx}
\usepackage{alltt}
\usepackage{verbatim}
\usepackage[shortlabels]{enumitem}
\usepackage{tabularx}
\usepackage[normalem]{ulem}
\def\hsout{\bgroup \ULdepth=-.55ex \ULset}
% https://tex.stackexchange.com/questions/22410/strikethrough-in-section-title
% Unclear if \protect \hsout is needed. Doesn't looks so
\DeclareRobustCommand{\sout}[1]{\texorpdfstring{\hsout{#1}}{#1}}
\usepackage{wrapfig}
% avoid breakage on multiple
and avoid the next [] to be eaten
\newcommand*{\forcelinebreak}{\strut\\*{}}
\newcommand*{\hairline}{%
\bigskip%
\noindent \hrulefill%
\bigskip%
}
% reverse indentation for biblio and play
\newenvironment*{amusebiblio}{
\leftskip=\parindent
\parindent=-\parindent
\smallskip
\indent
}{\smallskip}
\newenvironment*{amuseplay}{
\leftskip=\parindent
\parindent=-\parindent
\smallskip
\indent
}{\smallskip}
\newcommand*{\Slash}{\slash\hspace{0pt}}
% http://tex.stackexchange.com/questions/3033/forcing-linebreaks-in-url
\PassOptionsToPackage{hyphens}{url}\usepackage[hyperfootnotes=false,hidelinks,breaklinks=true]{hyperref}
\usepackage{bookmark}
\usepackage{fontspec}
\usepackage{polyglossia}
\setmainlanguage{russian}
\setmainfont{PTF55F.ttf}[Script=Cyrillic,%
Path=/usr/share/fonts/truetype/paratype/,%
BoldFont=PTF75F.ttf,%
BoldItalicFont=PTF76F.ttf,%
ItalicFont=PTF56F.ttf]
\setmonofont{cmuntt.ttf}[Script=Cyrillic,%
Scale=MatchLowercase,%
Path=/usr/share/fonts/truetype/cmu/,%
BoldFont=cmuntb.ttf,%
BoldItalicFont=cmuntx.ttf,%
ItalicFont=cmunit.ttf]
\setsansfont{PTS55F.ttf}[Script=Cyrillic,%
Scale=MatchLowercase,%
Path=/usr/share/fonts/truetype/paratype/,%
BoldFont=PTS75F.ttf,%
BoldItalicFont=PTS76F.ttf,%
ItalicFont=PTS56F.ttf]
\newfontfamily\russianfont{PTF55F.ttf}[Script=Cyrillic,%
Path=/usr/share/fonts/truetype/paratype/,%
BoldFont=PTF75F.ttf,%
BoldItalicFont=PTF76F.ttf,%
ItalicFont=PTF56F.ttf]
% footnote handling
\usepackage[fragile]{bigfoot}
\usepackage{perpage}
\DeclareNewFootnote{default}
\let\chapter\section
% global style
\pagestyle{plain}
\usepackage{indentfirst}
% remove the numbering
\setcounter{secnumdepth}{-2}
% remove labels from the captions
\renewcommand*{\captionformat}{}
\renewcommand*{\figureformat}{}
\renewcommand*{\tableformat}{}
\KOMAoption{captions}{belowfigure,nooneline}
\addtokomafont{caption}{\centering}
\DeclareNewFootnote{B}
\MakeSorted{footnoteB}
\renewcommand*\thefootnoteB{(\arabic{footnoteB})}
\deffootnote[3em]{0em}{4em}{\textsuperscript{\thefootnotemark}~}
\addtokomafont{disposition}{\rmfamily}
\addtokomafont{descriptionlabel}{\rmfamily}
\frenchspacing
% avoid vertical glue
\raggedbottom
% this will generate overfull boxes, so we need to set a tolerance
% \pretolerance=1000
% pretolerance is what is accepted for a paragraph without
% hyphenation, so it makes sense to be strict here and let the user
% accept tweak the tolerance instead.
\tolerance=200
% Additional tolerance for bad paragraphs only
\setlength{\emergencystretch}{30pt}
% (try to) forbid widows/orphans
\clubpenalty=10000
\widowpenalty=10000
% given that we said footinclude=false, this should be safe
\setlength{\footskip}{2\baselineskip}
\title{Как мужики остались без начальства}
\date{1916}
\author{Стенька Заяц}
\subtitle{(сказка)}
% https://groups.google.com/d/topic/comp.text.tex/6fYmcVMbSbQ/discussion
\hypersetup{%
pdfencoding=auto,
pdftitle={Как мужики остались без начальства},%
pdfauthor={Заяц Стенька},%
pdfsubject={(сказка)},%
pdfkeywords={}%
}
\begin{document}
\thispagestyle{empty}
\strut\vskip 2em
\begin{center}
{\usekomafont{title}{\huge Как мужики остались без начальства\par}}%
\vskip 1em
{\usekomafont{subtitle}{(сказка)\par}}%
\vskip 2em
{\usekomafont{author}{Стенька Заяц\par}}%
\vskip 1.5em
{\usekomafont{date}{1916\par}}%
\end{center}
\vskip 3em
\par
В некотором царстве, в некотором государстве открылась
забастовка. Сидел Иван в городе без дела и решил
домой в деревню идти. Сложил пожитки в котомку,
привязал её на-крест бичевками за спину и пошел. Только
вышел на дворянскую улицу, как вдруг навстречу ему
черная сотня. Рожи зверские, во всю глотку какое-то песнопение
орут, впереди портрет несут, а на портрете черт
сидит, хвостом помахивает и зубы от радости скалит.
— Шапку долой! — кричат.
Обидно стало Ивану перед чертом шапку снимать.
Однако, делать нечего. Но не успел Иван шапку снять,
как выскочили из переулка забастовщики, и пошла потасовка.
В свалке кто-то Ивана портретом по башке хватил,
так что тряпка прорвалась, а рама как хомут на шее
повисла; черт же, что на портрете сидел, как раз Ивану
в котомку угодил. Пять верст Иван от испуга с рамкой на
шее бежал. Наконец остановился, голову из хомута вынул,
и тут только заметил, что кто-то в котомке топорщится,
а вылезти не может: перекрещенные бичевки
мешают. Заглянул, а там черт. Хотел Иван его перекрестить,
а черт взмолился:
— Не крести меня, а развяжи бичевки и на волю
меня выпусти, а я тебе за это верную службу сослужу.
— Какую службу ты можешь мне сослужить? —
возразил Иван. — Ты мал и плюгав: ни тебя в соху запречь,
ни тебя косить заставить.
— А такую службу, что как скажешь ты кому-нибудь:
«чтоб тебя чёрт взял!» — так я его в ту же минуту
в ад и уволоку. И так до шести раз.
Подумал Иван и говорит:
— Ладно! Это мне пригодится.
И развязал котомку. Черт выскочил, сел на корточки
и стал прихорашиваться и облизываться, как кот.
— Только помни, говорит, коли праведный человек
попадется — нет моей власти над ним. И еще помни: за
шестым разом и тебя самого уволоку.
Сказал и провалился сквозь землю. Только серой в
воздухе запахло.
Подвязал Иван котомку и зашагал посвистывая ко
двору. Приходит в самое село, вот уже и изба его
недалеко; как вдруг видит, — жена из избы выбегает, сама
плачет, а за нею пятеро ребятишек мал-мала-меньше, тоже
все плачут. Испугался Иван — что, думает, за притча?
А жена увидала его и еще пуще заголосила.
— Горькие мы, Иванушка! Приехал становой и
урядник, а с ними три стражника, и хотят корову увести
за недоимки.
Усмехнулся Иван, вспомнил про черта и думает:
«Погоди! покажу я вам ужо корову!» И рассказал он
жене про свой разговор с нечистым.
— Вот поглядишь, женушка, как их черти поволокут.
А старший брат Ивана, Степан, стоит на крылечке
своего трактира и слушает. Прослушал рассказ Ивана и
говорит:
— Дурак ты, дурак, Иван! Сразу видно, что дурак.
Как это ты хочешь послать к черту начальство! А кто же
без стражников и станового мой трактир охранять будет?
После этого придет всякая пьяная рожа и все вино у меня
вылакает, а я ее и в каталажку посадить не моги! А
лавка? товаров то, погляди — все полки до-верху завалены.
Что ж, по твоему, иди всякий, у кого окромя креста на
теле ничего нет, и бери, сколько душеньке угодно?
— Чай трактир то и лавка твои, а не мои. Ты и
обнимайся со становым! Жулику то у меня нечего украсть,
а вот староста да становой каждогодно грабят на подати
все, что ни заработаю. Грабят, а никто их в каталажку
не сажает.
— Дурак ты, дурак, Иван. Сразу видно, что дурак.
Как же так можно податей не собирать? Царя-то батюшку
содержать нужно? А царицу, а царских детей, братьев,
дядей, племянников, зятьев, деверей, свояков содержать
надо? А сенаторов, министров, губернаторов, пятьсот
тысяч чиновников содержать надо?
— А зачем мне их содержать?
— Как, зачем? А как бы ты стал жить без начальства?
— Все так же бы землю пахал, только сытее был бы.
— Вот так сытее!.. Ты бы напахал, а без начальства
пришли бы золоторотцы-босяки, и отняли бы твое
кровное.
— Коли б с мужика не спустили семи шкур, да не
спаивали-б его казенным вином, он бы и в золоторотцы
не пошел, а все так же бы, как и я, землю пахал и сыт
был.
— Ну, что с тобой, дураком, разговаривать.
Рассердился Степан и ушел к себе в трактир, а
Иван пошел к себе в избу. В избе сидел становой с
урядником и три стражника.
— Ну что, собачий сын, — закричал становой, как
только Иван вошел, — будешь платить подати?
— А скажите, ваше благородие, на какие такие дела
пойдут мои подати и какое вы имеете полное право
забирать мою корову, когда у меня пять человек ребятишек?
— Ты еще и раз разговариваешь, мерзавец! — закричал
становой и дал Ивану по зубам. — Ну-ка, ребята, всыпьте
ему, как следует!
Стражники схватили Ивана за руки и за ноги, разложили
на скамейке. У Ивана от испуга в голове было
помутилось, но как ему влепили десяток нагаек, он сразу
вспомнил про черта и заорал благим матом:
— Повались вы все к черту, окаянные!
Только что он это сказал, расселся пол в избе,
заклубилось пламя, выскочили черти багровые, схватили
станового, урядника и стражников поперек тела и поволокли
в преисподнюю. Не успел Иван глазом мигнуть,
как изба уже была пуста, только долго еще потом в избе
серой пахло.
Заплясал Иван от радости, стал мужиков скликать:
— Радуйтесь православные, станового и стражников
черти взяли!
Обрадовались мужики и решили отслужить молебен
с водосвятием по случаю избавления от начальства. Послали
Ивана за попом. Пришел Иван к попу. Так и так,
говорит, забрали черти начальство; по такому случаю
просят вас мужички молебен отслужить.
Не поверил поп. «Не может того быть, говорит, чтобы
черти начальство забрали, сущыя же власти от Бога
учинены суть».
— И черти, батюшка, тоже от Бога установлены, и
как они тоже есть начальство над грешниками, почему
им не забрать станового да урядника? Неужто они праведники?
— Ты, я вижу, дурак, да еще и крамольник. Уж
помяни мое слово: гореть тебе в вечном огне. Пошел вот,
болван! Собери сначала десять рублей, тогда и молебен
отслужу.
— Гореть ли мне в адском огне или нет — это бабушка
надвое сказала. А вот ты, батька, я вижу, руку
станового и урядника держишь, да и обдираешь не хуже
их. Как бы я и тебя к черту не послал!
— Это меня-то к черту? А кто же вас будет крестить,
венчать, хоронить?
Задумался Иван — дело выходит дрянь. Кто же взаправду
будет венчать и хоронить, разве дьячек? Так у
него волосы короткие и рясы нет. Оно, положим, можно
волосы отрастить и рясу надеть, — тогда опять выйдет
поп. Думал, думал Иван и додумался: «давай, попробую,
пошлю попа к черту. Коли он праведный человек, черт
его не возьмет, а коли возьмет, погляжу-ка я, что из этого
выйдет — пропадет народ без попа, али лучше прежнего
заживет. Коль пропадать начнет, можно из дьячка
попа сделать». Решил так Иван и говорит попу:
— Вот что я тебе, батька, скажу. Кормишься ты около
мужиков, и радоваться ты должен нашей радостью, и
печалиться нашей печалью, а не держать руку начальства.
Ступай сейчас задаром молебен служить, а не то
нам такого попа вовсе не надо\dots{}
— Молебен задаром! Да я тебя, сякого, такого сына
за такие слова к причастию не допущу, от церкви отлучу,
прокляну!
— А коли так, то ступай ты к черту.
Не успел Иван оглянуться, как разверзся пол, заклубилось
пламя, выскочил черт, схватил попа поперек
тела и уволок его в ад.
Призадумался Иван, пришел к мужикам: «так и так,
говорит, не захотел поп задаром молебна служить, я и
послал его к черту, а черт его и забрал. Давайте, мужики,
попробуем, можно ли без попа жить?».
Призадумались мужики, кто пригорюнился, кто обрадовался,
однако долго о попе тужить не стали. Была у
мужиков другая забота, где бы землицы раздобыть. Земли
кругом села было столько, что с утра до вечера от
края до края не дойдешь, да только вся земля была помещичья,
а мужикам только по пол-десятины на душу
приходилось, и «не токма скотину, куренка выгнать было
некуда».
И говорит Иван:
— Православные, доколе терпеть мы будем? Почему
мы работаем от зари до зари и никогда сыты не бываем,
а помещик ничего никогда не делает, а весь день выпивает
да закусывает? Пойдем-ка к нему да расспросим,
правильно ли он своими землями владеет?
Приходят мужики к помещику. Сидит помещик за
столом, выпивает и закусывает. Вышел Иван вперед и
говорит:
— Скажи-ка нам, барин, почему это ты палец о палец
весь день не ударишь, а всегда сыт и пьян и нос в
табаке, а мы от зари до зари работаем, а никогда сыты
не бываем?
— А потому, — отвечает барин, — что вы мужики-дураки,
а мой дедушка при царице Меликтрисе лакеем
состоял; хорошо угождать ей умел, зато земли получил, а
теперь я их вам по пятнадцати рублей за десятину сдаю
и хороший доход имею.
— Так царица, говоришь, подарила\dots{} А царица откуда
землю взяла, чтобы дарить ее, сама что ли сделала?
— Не царица землю сделала, а Бог сотворил.
— А коли Бог сотворил, значит земля божья, а коли
божья, так почему же у тебя ее многие тысячи, а у
меня на одну упряжку пахать?
— Что с вами, дураки, толковать! Земля есть моя
собственность, у меня на нее есть грамота. А если вы
бунтовать хотите, так я сейчас же к царю гонца пошлю,
и он полк солдат сюда вышлет, мою собственность защищать.
— Бунтовать мы не хотим, а хотим, чтобы у каждого
земли было столько, сколько он сам запахать может,
чтобы все было по-божьему, по-хорошему. И тебя, барин,
не обидим: выбирай самую лучшую землю, запрягай самую
лучшую лошадь, и паши себе, сколько душеньке
угодно. Все, что запашешь,—твое будет, только и нам
не мешай.
Рассердился барин:
— Это чтобы я, столбовой дворянин, белая кость,
да стал бы свои руки около сохи пачкать! Да я вас, мерзавцев,
за такие слова всех перепороть велю!
И послал гонца к царю за солдатами. Рассердился
Иван. — А коли так, говорит, так ступай же и ты к
черту!
Не успели мужики глазом мигнуть, как расселся
пол в комнате, заклубилось пламя, выскочили черти багровые,
схватили помещика и уволокли его в ад.
А мужики запрягли сохи и поехали в поле, помещичью
землю запахивать.
Не успели мужики и по десяти борозд сделать, как
слышат — из пушек стреляют. Глядят, а их село уже с
четырех концов горит. Побросали мужики сохи, побежали
в село. Прибегают и видят, что царские солдаты уже
пришли, баб и ребятишек, как воробьев стреляют, избы
поджигают.
Окружили солдаты мужиков, и, как стадо, погнали к
волости. На крыльцо вышел генерал и такую речь к мужикам
держал:
— Вы, мерзавцы, бунтовать вздумали, станового, попа
и помещика убили, землю барскую запахали! Всех
перепорю, а через десятого расстреляю.
Солдаты набросились на мужиков, стали их без жалости
пороть, а через десятого к плетню возжами привязали,
расстреливать собрались. В десятые и Иван попал
и говорит солдатам:
— Что вы, братцы, делаете? За что нас жизни
решить хотите? Разве вы не такие же мужики, как мы? Чай
и вас мать родила.
— Наши матки — белые палатки, — отвечали солдаты.
— Братцы, — продолжал Иван, — и вас начальство
мучает не хуже нашего, и по морде бьет, и розгами
дерет, а вы начальство слушаете и с своим-же братом-мужиком
воюете. И у вас небось дома жены остались;
если нас не жалеете, наших баб пожалейте.
— Наши жены — ружья заряжены, — отвечали солдаты.
Поглядел Иван на солдат: весь полк молодец к молодцу.
Жалко ему стало их всех к черту в лапы отдать,
и в последний раз Иван говорит им:
— Братцы солдаты, бросьте ваши ружья, будем
вместе землю пахать, да добро наживать. Барской земли
на всех хватит. Подумайте о смертном часе, подумайте
о детях ваших, и им земли надо. Какой ответ им держать
станете, когда спросят они вас: а что вы сделали с мужиками,
которые землю от господ и купцов отобрали, и
для себя и для нас припасти хотели?
— Наши детки — пули метки, вот где наши детки,
— отвечали солдаты, и уже подняли ружья и стали целить
прямо в сердце Ивану.
Понял тут Иван, что мужики только тогда землю и
волю добудут, когда всех солдат черти возьмут.
— Ну, коли так, ступайте вы ко всем чертям, окаянные,
вместе с вашим генералом! — закричал Иван
громким голосом.
И не успели солдаты курков спустить, как разверзлась
земля на целую десятину в окружности, заклубилось пламя,
и провалился в преисподнюю весь полк с пушками
и со знаменем, а вместе с ними провалилось и волостное
правление с генералом; осталась от генерала одна
только шпора, за ивовые корешки зацепилась.
И остались мужики на свете без всякого начальства,
даже старшина со старостой и те провалились
вместе с волостью.
Пригорюнились мужики: как то мы без начальства
проживем? Особливо старики затужили: пропадем говорят,
без начальства, как японец под Артуром. Однако,
недолго горевали: была у мужиков другая забота. Нужно
было барскую землю и барский лес делить.
— Это-то мы и без старосты сумеем! — сказали мужики
и пошли делить. Досталось на двор по двадцати
десятин пахоты с лугом, да по пяти лесу. Стали мужики
жить да поживать, каждый свою полосу пахал и свой лес
сводил. Только иной работал, а иной только лес сводил
да продавал, а потом, глядишь, и землю хозяйственному
мужику за ведро водки продал и сам же к нему в батраки
поступил: свою же землю обрабатывает, а хозяйственный
мужик доходы получает. А иные и водки не пили, а
заболели, или умер хозяин, одна баба с детьми осталась,
— у тех хозяйственные мужики землю к рукам прибрали,
а баб и ребят за батраков работать заставили. Много ли,
мало ли прошло времени, только не успел Иван оглянуться,
как старший брат Степан и его землю к рукам
прибрал (Иван тоже был не дурак выпить) и на себя
работать заставил. Завели хозяйственные мужики своих
урядников и стражников свое добро охранять, и они не
хуже царских слуг мужиков по морде били.
Видит Иван — не лучше прежнего жить стало. Собрались
к нему однажды такие же голоштанники, как и
он, и говорят: «А что, брат Иван, не послать ли нам к
черту хозяйственных мужиков, да и разделить ли опять
землю и все прочее с равнением по душам?
— Так-то так, — отвечает Иван. — Послать к черту
не трудно, да какой толк из этого выйдет? Рад поделили
— лучше жить не стало; другой раз поделим — на одно
выйдет. А я уж и так четыре раза черта утруждал, а за
шестым разом он и меня самого заберет. Пошлем-ка лучше
ходоков по белу свету: пусть найдут нам такого мудреца,
который научил бы нас, как жизнь по-хорошему
устроить, чтоб не было ни бедных, ни богатых, чтобы
всего у всех было вдоволь, и чтобы никто никого притеснить
не мог.
Согласились мужики, выбрали трех ходоков и послали
по белу свету мудреца искать.
И трех дней не прошло, приходят ходоки обратно.
— Привели, говорят, мудреца; больно мудрено зовут,
натощак не выговоришь.
Собрался сход: выходит молодец: брюки на выпуск,
в синей косоворотке, а поверх косоворотки пиджак надет.
— «Я, говорит, социалдемократ, сиречь Эс-Дек. Вы
правильно сделали, что за мной прислали, только я один
и могу в некотором царстве хорошие порядки завести».
Обрадовались мужики, что правильного человека
нашли, развесили уши, слушают.
— Это очень даже хорошо, — говорит социалдемократ,
— что у вас хозяйственные мужики землю к рукам
прибрали и народ батраками сделали. Только одно, говорит,
плохо, что не все еще батраками сделались, и что
больно много у вас хозяйственных мужиков. Вот когда
они друг дружку слопают, и у вас на селе будет только
один кулак, а все остальные будут батраками, тогда он
вас научит землю обрабатывать, не деля по душам.
А как только научит, вы его к черту пошлете, и все
тогда само собой образуется, а до тех пор никакого толку
не выйдет, сколько бы раз вы не делили между собой
землю и все прочее.
В грусть Ивана ударило от речей Эс-Дека.
— А когда же, — спрашивает он, — все это само
собой образуется?
— Лет этак через сто, если ничто не помешает, а
может и боле. Сначала нужно, чтобы «классовые противоречия»
развились.
Досадно стало Ивану от непонятных речей.
— Через сто лет, говорит, из меня лопух вырастет.
— Зато твоим правнукам хорошо будет.
— Ступай ты к черту со своими правнуками! —
сказал Иван и спохватился. Не хотел он зла демократу,
нечаянно слово с языка сорвалось. Однако, ничего не поделаешь:
слово не воробей, вылетит, не поймаешь. Откуда
ни взялся черт, взял социала под руку и повел любезно
в преисподнюю. Стал было демократ упираться: «Что я,
говорит, у вас в преисподней делать буду? К тому же не
имеете права меня в ад тащить, потому — я праведный
человек.
Замялся черт, хотел было уже демократа на земле
оставить, однако по лукавой привычке попробовал соблазнить:
— Пойдем, брат Эс-Дек, чего тут упираться?
И у нас, говорит, в аду между чертями классовых противоречий
тоже не оберешься.
— А коли так, — и в аду дело найдется, — обрадовался
демократ и пошел с чертом в ад, припеваючи.
Худого мужики не желали демократу, однако и жалеть
долго не стали. Другая у них была забота: опять
снарядили ходоков по белу свету мудреца искать,
который бы научил, как жизнь по хорошему устроить, чтобы
не было ни бедных, ни богатых, чтобы всем всего было
вдоволь и чтобы никто никого притеснить не мог.
Не долго ходили ходоки, и трех дней не прошло,
приводят мудреца; имени тоже, говорят, натощак не выговоришь.
Собрали сход; выходит на середину мудрец:
едва усы пробиваются, в высоких сапогах, коротенькая
курточка, а на голове папаха.
— Я, — говорит, — социалист-революционер, сиречь
Эс-Эр. Это вы правильно, мужики, сделали, что за мной
прислали, только я один и могу в некотором царстве хорошие
порядки завести.
Обрадовались мужички, что правильного человека
нашли, развесили уши и слушают.
— Долго разговаривать здесь нечего. Берите вилы,
топоры, дреколья — и марш за мной хозяйственных мужичков
экспроприировать, сиречь землю, скотину и всякий
инструмент отбирать. Которые добром отдадут, пусть
с нами в одну компанию идут, а которые миру противиться
станут, тех можно и того\dots{}
Смекнули мужики. Мигом дело справили; которые
добром свое отдали, тех в компанию взяли, а которые
против мира пошли, с теми по-своему расправились.
Кончили и спрашивают Эс-Эра:
— Что же дальше делать? Неужто опять по душам
с равнением делить?
— Нет, — говорит Эс-Эр, — ничего делить не надо.
Пусть и земля, и скот, и сохи, и бороны — все будет мирское,
нераздельное, и работать будем сообща и все сработанное
складывать в общественный магазин, а из него
уже потом каждый получит по трудам своим. Только об
этом мы потом поговорим. А прежде всего нужно начальство
избрать и новые законы написать.
— Как начальство? — завопили мужики. — Не надо
нам начальства, довольно мы от него горя натерпелись.
Опять в кабалу идти не хотим!
— Дурачье, — отвечал Эс-Эр. — То было начальство
от царя поставленное, жулик на жулике, а теперь
вы сами, кого захотите, того и выберете по большинству
голосов. Ну, нечего даром время терять, берите каждый
по картошке, давайте начальство выбирать.
Взяли мужики каждый по картошке, закрыли ветошкой
два ведра и стали бросать в них по очереди картошки.
У кого направо больше, тот выбран, у кого налево
— тот нет. Навыбирали начальства видимо-невидимо:
и старшину, и старосту, и станового, и урядника, и
судью, и тюремного надзирателя — всех не пересчитаешь,
чуть не половина народа в выборные попала, даже
сторож при каталажке и тот был выборный.
— Теперь, — говорит Эс-Эр, — как вы насчет попа
полагаете? Выбрать попа, или без попа проживете?
Тут только вспомнили мужики, что с тех пор, как
царские солдаты церковь сожгли, они о попе ни разу и
не вспомнили; и без попа люди родились и умирали, не
хуже и не лучше прежнего. Почесали мужики в затылках
и говорят:
— Повременим еще маленько без попа, поглядим,
что дальше выйдет.
— Ладно, — говорит Эс-Эр. — Ну, теперь вы начальство
выбрали, и заботиться вам больше не о чем.
Начальство вами будет управлять, а вы будете всем миром
сообща работать. А как работать, с чего начать и чем
кончить, чего нельзя и что можно — обо всем этом ваше
выборное начальство, рассудивши промеж себя, закон
напишет. А кто закона исполнять не станет, того судья
в каталажку засадит. Ну, а затем прощайте; мне нужно
идти в других местах порядок заводить.
Стали мужики по новым законам жить. Сначала дело
не плохо шло. Стали сообща пахать паровым плугом, косить
и жать косилками и жатками, молотить паровой молотилкою.
Урожай сам-двадцать и сам-тридцать собирали,
все в общественный магазин складывали, а потом начальство
по своему усмотрению делило. Нечего жаловаться,
никто голодным не оставался. Досадно было только
мужикам, что новое начальство само ничего не делало, а
лучшие куски себе откладывало. И хоть начальство было
выборное, однако стали мужики замечать, что оно не
хуже прежнего, царского, мужика притеснить норовит.
И чудное дело! Начальники, пока их в начальство не
выбирали, хорошие, душевные люди были, а только в начальство
попадут, мундир наденут — так и остервенятся!
Не много прошло времени — привыкли мужики к
сытости, и стало им одной сытости мало. Собралось десять
мужиков к начальству и говорят: «Желаем себе сады
развести, чтобы у нас яблоки и груши были».
Выслушал начальник. — Нет, говорит такого закона,
чтобы сады разводить. Мужик должен землю пахать.
Однако, скликайте сход, пусть мир решает, разводить вам
сады или нет.
Собрали мир. Которые говорят: «да». которые «нет»,
«на кой нам сады, только мирскую землю занимать». Последних
оказалось, однако, больше, и не разрешили десяти
мужикам сады развести.
— Довольно с вас и картошки, а не послушаетесь,
можно и в каталажку посадить, на то у нас и начальство
есть.
Смирились мужики, однако злобу в сердце затаили
и к начальству, и к миру.
В другой раз собралось десять парней. — Хотим, говорят,
высшим наукам учиться, учителя себе для этого
желаем пригласить.
Испугалось начальство: трудно будет над учеными
парнями начальствовать. Однако говорят: — Соберите
мир, как мир скажет. А нашего нет на то согласия.
Опять собрался мир. Порешили: отцы без высших
наук прожили, и мы проживем. Довольно парням, что их
читать, писать учат. Нечего тут еще лишних учителей
приглашать, мирской хлеб зря изводить.
Смирились парни, однако злобу в душе затаили.
В третий раз стали старосту выбирать. Кого ни станут
выбирать, половина желает, половина нет. Наконец
выбрали одного. На один голос у него больше оказалось.
А остальные говорят: «Не желаем мы ему покоряться, не
мы его выбирали».
— А коли кто с большинством не согласен, того можно
и в каталажку посадить.
— Да какое там большинство! У вас всего одним
человеком больше.
— Мало ли что! Сказано по закону, по большинству
голосов все решать. А не хотите слушаться, так на этот
случай у нас староста и полицейские есть. Староста! распорядись-ка
с ними по закону!
Распорядился староста, позвал пристава и стражников
и велел меньшинство нагайками разогнать. Разбежались
мужики, однако злобу в сердце затаили.
И чем дальше, тем хуже дела пошли. За что бы кто ни взялся,
либо начальство, либо мир поперек дороги стоят.
Озлобились мужики, ссоры да драки каждый день пошли;
пришлось еще одного судью и станового выбрать и
новую тюрьму построить.
Видят — дело не ладно: не лучше прежнего стало
жить. Собрались опять на сход и единогласно постановили
послать опять ходоков по белу свету нового мудреца
искать, который бы научил, как жизнь по-хорошему устроить,
чтобы не было ни бедных, ни богатых, чтобы всего
у всех было вдоволь, и чтобы никто никого притеснить
не мог.
Девять дней и девять ночей ходили ходоки по белу
свету. Наконец, приходят.
— Нашли, говорят, самого настоящего мудреца.
Собрался сход, глядят мужики, удивляются; человек,
как и все прочие, не хуже, не лучше других. И одет,
как все прочие, ничем от других не отличается.
— Я, говорит, анархист. Хотите верьте, хотите нет,
а только вот что я вам скажу: до тех пор человек не будет
счастлив и свободен на земле, пока у одних людей будет
власть на другими. Для того, кого начальство прижимает
и жить по своей воле не дает, все равно, царем ли
оно поставлено или миром.
— Всюду, где есть богатые и бедные, начальство
норовит держать руку богатых и прижимать бедных. Говорили
всегда, что без начальства люди друг друга перережут,
передушат, никому житья не будет. А на поверку
выходит, что начальство никому житья не дает. Везде
есть судьи, полиция, урядники, городовые и нигде они не
помешали вору украсть, а разбойнику убить. Легче, что
ли, людям от того, что вора засадят в тюрьму, а разбойника
отошлют в каторгу. Нет, не легче, потому что в
тюрьме и на каторге есть начальники и надзиратели и
всех их, как и арестантов, нужно содержать на мирской
счет. А чтобы судить и ловить воров и грабителей, нужно
миру иметь судей и полицейских и всякое другое начальство.
Выходит, что на воров и грабителей в один год
больше уходит, чем они за всю жизнь украсть могут.
— Люди пашут, сеют, дома строят, одежду шьют.
От их работы польза. А какая польза от начальства?
Если все работают сообща, складывают сработанное в
одно место, и потом каждый берет, что ему нужно, то и
воров не может быть.
— Говорят, без начальства порядка не будет, несогласия
пойдут.
— И это правда. Начальство может с несогласными
справиться силой, да только озлобить их. Кто побоится
открыто идти против начальства, будет мутить исподтишка, —
какое же это согласие? Как только злоба и обида
растет против начальства и против мира, так и работа
идет хуже у тех, кто обижен. А жить и работать вместе
можно только по доброму согласию. Никого не надо понуждать,
да и себя не надо в обиду давать.
Опять скажут: а если кто ленив работать, что с
ним делать? Давать ему пропитание задаром на мирской
счет, что ли? Да, если ленивый в тюрьме сидит, или
подаянием кормится, он на мирской счет живет; только
еще дороже его прокормить стоит, потому что, когда есть
тюрьма, то есть и начальство. И выходит, что народ
от ленивых не избавляется, да еще кормит на придачу
целую свору начальства — бездельников, которые будто
бы делом занимаются. И эти тунеядцы еще норовят
самые лакомые куски захватить: мы, дескать, начальство,
мы закон охраняем. А закон всегда таков, что богатому
от него хорошо, а бедному обида, начальнику защита,
а народу притеснение.
Пошлите же раз навсегда к черту всех судей, полицейских,
старшин и старост вместе с их законами!
— К черту, к черту — зашумели мужики. — Ну-ка,
Иван, распорядись по своему.
Хотел было Иван сгоряча все выборное начальство
к черту послать, да хорошо, вовремя опомнился.
— Не погубите душу, православные! Ведь я уж
пять раз чёрта обеспокоил; за шестым он и меня в преисподнюю
уволочит!\dots{}
Пригорюнились мужики.
Что теперь с начальством поделаешь? Добром ни
один заяц от власти не откажется\dots{}
— Не горюйте братцы! — Сказал Иван. — Мы и
без черта обойдемся. Подите ка, разденьте до гола всё
ваше начальство и поглядите, что из этого выйдет.
Сказано, сделано: раздели мужики судей, полицейских,
старшин и старост, поснимали с них мундиры,
знаки, эполеты и сожгли.
И чудное дело: сколько голые начальники ни шумели,
сколько ни горячились, никто их больше не боялся.
Чем больше сердилось раздетое начальство, тем смешнее
было мужикам. Увидали начальники, что ничего не
поделаешь, на том и успокоились, и вместе с прочими
землю пахать стали.
Сожгли мужики и все законы, а также и те, коими
все дела по большинству голосов миром решать предписывалось.
И никто никого с тех пор ни к чему принуждать
силой не мог, жили и работали по доброй воле и
по совести. Все мужики без начальства знали, что
земля кормилица не накормит, если к ней рук не приложишь
и работали как и в старые годы. Кто за землей
ходить не мог, другую работу делал: здоровому человеку
нельзя без работы жить; тело слабеет. Кто хотел, сады
разводил, кто хотел — наукам учился; кто что хотел, тот
то и делал, кто сколько мог, столько работал. Никто на
других не работал, если своей надобности в том не видел,
но и других на себя работать не заставлял.
А хлеба, одежды и разных припасов из общественного
магазина каждый брал, сколько нужно. Соседи не
подглядывали, не взял ли кто лишнего, не подсчитывали,
кто сколько сработал. Жили все без свар без споров и
злобы, и радовались, что хоть за третьим разом навсегда
от начальства избавились.
% begin final page
\clearpage
% if we are on an odd page, add another one, otherwise when imposing
% the page would be odd on an even one.
\ifthispageodd{\strut\thispagestyle{empty}\clearpage}{}
% new page for the colophon
\thispagestyle{empty}
\begin{center}
Библиотека Анархизма
\smallskip
Антикопирайт
\bigskip
\includegraphics[width=0.25\textwidth]{logo-en}
\bigskip
\end{center}
\strut
\vfill
\begin{center}
Стенька Заяц
Как мужики остались без начальства
(сказка)
1916
\bigskip
Второе издание. Издание издательской группы «Голос труда», Нью-Йорк, 1916
\bigskip
\textbf{ru.theanarchistlibrary.org}
\end{center}
% end final page with colophon
\end{document}
% No format ID passed.